А еще вчера приходила Кельвен. Даже не так - забегала.
Задумчиво: накормила меня... и даже оставила половину торта. Боже мой, что мне с ним делать?!
Мы говорили о Мэри Шелли, о форумке, где они со Стином и Тиль играют, о Тарковском и Пауле Клее, о Чехове - я показал чеховскую пародию на Гюго, о Толстом и его стиле.
Мы пили чай, я воевал с котом, медленно ел салат и даже мыл посуду.
Почему-то грустно, слишком чудная картина за окном. Надо бы на улицу. Нырнуть в эту картину, стать ее частью, силуэтом. Если силуэтом - это не будет таким уж лишним...
Вот так живешь, живешь один, вроде никто не нужен. А заглянет кто, и вот ты понимаешь, как тебе этого кого-то не хватает. Не хватает кого-то - прямо Бёрнс!
Если ты живешь один, значит, ты так хочешь. Тогда кто внутри хочет иначе? А ничего не происходит, потому что это желание неодиночества ненастоящее, да? Слишком уж огромен страх - большой, как шар под потолком в концертном комплексе. Но под потолком в большом дворце шары кажутся такими маленькими. Даже солнце на голубом потолке кажется маленьким...
Да вот хотя бы мандарины. Их принесла Кельвен. Я сейчас их жую. И за окном - декорации к "Снегурочке", на видике диски - "Гордость и предубеждение", "Мисс Марпл" и "Дживс и Вустер", в голове вот эти вот строчки на фоне тишины. Хотя нет - строчки - такие - никогда не в голове. Такие строчки всегда сразу в пальцах. И мандарины - в пальцах, между строчек...
Хватит, пожалуй об этом.
Дикие гуси скучают по Нильсу, музыка тише, сверкает каток. Здравствуйте, вечер, я вам приснился. Шар улетает под потолок...
Книжные волки ведь понарошку? Знаете, вечер, я-то лишь Нильс.
Кто-то играет вальс на гармошке, кто-то уводит из города крыс.
Ну-ка, сначала. Мартин скучает. Падает снег и тепло под крылом.
Помнишь, с утра друг на друга кричали? Вечером буквы и те замело...
Вечером плакала флейта, а ночью буря, казалось, рыдает за всех...
Утром опять превращается в точку город под крыльями диких гусей.